Александр Беглов, губернатор Санкт–Петербурга
Александр Беглов, губернатор Санкт–Петербурга
Санкт–Петербург — город с уникальной архитектурой, музей под открытым небом.
Наш исторический центр, охраняемый ЮНЕСКО, не имеет равных в мире как по площади — 23 тыс. га, так и по количеству объектов культурного наследия.

Это и целые ансамбли, и отдельные шедевры, и кварталы жилой застройки, парки, усадьбы. В список охраняемых объектов включены силуэт и панорамы города.

Как живой организм, наш многомиллионный мегаполис должен развиваться. Мы определили четыре стратегических приоритета — Санкт–Петербург должен стать комфортным, социальным, умным и открытым.

Для этого необходимо совершенствовать транс­портную и социальную инфраструктуру, повышать качество городской среды. Нужно строить деловые центры, создавать новые парки и общественные пространства.

При этом очень важно, чтобы согласованными усилиями города и архитекторов, застройщиков и общественности со­блюдался баланс между сохранением и развитием.

Мы уже приняли целый ряд важных решений. Правительство города избрало не революционный, а эволюционный путь. Сегодня у нас есть инструменты, которые позволяют огра­ничивать плотность застройки, увеличивать площадь зеленых насаждений в жилых квартала­х.

Хочу пожелать современным зодчим, чтобы в Петербург приезжали посмотреть не только на шедевры великих Кваренги, Росси, Растрелли, но и на памятники архитектуры современников. А нашим строителям — чтобы по результатам их качественной работы все мы могли гордиться красотой любимого города и ценить его за комфорт и удобство для жизни.
Архитектура влияния
Несмотря на все объективные сложности, с которыми СМИ столкнулись во время пандемии, «ДП» продолжает придумывать и делать для вас новые проекты. Сегодня, в День рождения Петербурга, мы представляем наш первый Архитектурный рейтинг. Уже сейчас можно сказать, что он вызывал большой интерес — у властей, у профессионального сообщества и у рекламодателей. А значит, эта история обязательно будет иметь продолжение.

Ведь нет смысла говорить о важности архитектуры для человечества вообще и для Петербурга в частности. Это понятно. Имеет смысл говорить об угрозе, которая от нее исходит. Она состоит в том, что архитектура, по крайней мере в рамках человеческой жизни, вечна. Ее вечность обусловлена ее дороговизной.

Все просто: построить дом довольно дорого. Поэтому, раз построив, этот дом, скорее всего, не снесут — в лучшем случае обдерут фасад и приделают новый либо надстроят. Если дом ужасный, он будет всю нашу жизнь стоять у нас перед глазами и портить собой окружающую среду. Чем больше он по размерам — тем большая площадь окружающей среды будет подвержена его негативному влиянию. Если это не просто ужасный дом, а ужасный квартал или район, перегруженный квадратными метрами, несбалансированный по своим функциям, не обеспеченный инфраструктурой, он будет негативно влиять на весь город. Не только тем, что провоцировать на соседних территориях пробки, преступность, бедность, дурное настроение и т. д. Но и тем, что сам будет частью города. Чем большая часть города состоит из плохих территорий, тем, соответственно, хуже весь город.

Что самое ужасное — с этим ничего или почти­ ничего не сделать. Если коррупционер украдет день­ги, можно заработать новые. Если ВРП региона вдруг начнет падать, при изменении внешних условий он вырастет. Если писатель напишет плохую книжку, ее можно не читать, а почитать хорошую книжку другого писателя. Однако если некий конгломерат лиц — застройщиков, архитекторов, профильных чиновников — постро­ит плохой дом или плохой район, они вторгнутся в нашу жизнь и останутся с нами навсегда.
Поэтому архитектура и, шире, градостроительст­во сегодня — это не только про то, как построить красивый дом, благоустро­енный квартал или разбить хороший парк. Это и про то, как не позволить жадности и некомпетентности сожрать Петербург.

Насколько сегодняшнему архитектурному сообществу удается противостоять этой угрозе — вопрос вкуса. Наверное, можно было бы и лучше. Но, с другой стороны, были времена и гораздо худшие.

Поэтому мы в «Деловом Петербурге» считаем во­просы градостроительст­ва и архитектуры одними из важнейших в жизни города и уделяем им пристальное внимание. Это не узкоотраслевая история, а настоящая res publica. Мы не просто освещаем процессы, мы влияем на них, имея на это право не как журналисты, работа которых требует беспристрастности, но как жители города. В рамках res publica.

Наш Архитектурный рейтинг, подготовленный главным образом усилиями редактора Антона Мухина и журналиста Вадима Кузьмицкого, — это не только оценка и констатация текущей ситуации, но и лаборатория идей — что делать дальше. Мы предложили ведущим городским архитекторам поделиться своими мыслями на этот счет от первого лица. Потому что лучшая защита — это нападение, и лучший способ противостоять угрозе деградации — иметь представление о путях развития.

Артемий Смирнов
главный редактор «ДП»

Как мы считали рейтинг влиятельности архитекторов
Данный Рейтинг — объективная оценка, не учитывающая художественную ценность построенных архитекторами зданий, которая не может быть измерена в абсолютных величинах.

Для попадания в лонг–лист необходимо было соответствовать одно­му из двух критериев: быть или членом Град­совета, или проектировщиком здания, введенного в эксплуатацию в 2019 году на территории одного из четырех цент­ральных районов (Адми­ралтейского, Василеостров­ского, Петро­градского или Центрального) в границах зон охраны, установленных 820–м законо­м.

Это исключительно фор­­мальное требование ­установлено исходя из того, что архитектору для получения заказа на проектирование в историческом центре нужно обладать неким бэкграундом.

Перечень этих зданий, подготовленный в рамках работы над Рейтингом, представляет самостоятельный интерес.

Сформированный таким образом лонг–лист содержал около 40 архитектурно–проектных организаци­й. На втором этапе мы оценили всех номинантов в баллах по трем категориям.

Во–первых, сравнили их выручку за 2018 год по системе «Контур.Фокус» (те, по кому информация представлена не была, баллы не получили). Во–вторых, оценили активность представителей мастер­ской на Градсовете в 2019 году, проанализировав число выступлений. В тех случаях, когда мастерскую представляло несколько человек, их выступления суммировались. Наконец, посчитали число упоминаний в СМИ. Сумма баллов по трем категориям сформировала итоговый топ.

Таким образом, мы получили Рейтинг, отражающий как экономическую активность и востребованность мастерской у заказчиков, так и публичность ее первых лиц, а также их влияние внутри архитектурного сообщества. Это позволило нам избежать доминирования одного фактора (как, например, в случаях с застройщиками, проектные организации которых входят в их общее юрлицо и имеют гигантскую выручку), учитывая при этом не только словесную активность архитекторов, но и практическую деятельность.

Основную часть титанического труда по подготовке Рейтинга проделал Вадим Кузьмицкий.

РЕДАКЦИЯ
Я не понимаю слова «влиятельность». Я понимаю уровень мастерства. И понимаю коммерческую успешность. Это два понятных для меня критерия. Они иногда совпадают, иногда не очень. Архитектору в какой–то мере удается влиять на обли­к города (по–разному бывае­т). Но именн­о влият­ь, а не определять. Это значит, что против течени­я плыть нельзя, а можн­о плыть под углом к течению и как–то выправлять курс. Но не более того. И то не всегда. Здесь очень важна честность перед самим собой, потому что лучший судья себе — это ты сам. На том свет­е карманов нет. Если ты не готов работать по правилам заказчика, то надо иметь мужество это прямо и четко сказать: извини, вот здесь моя граница, вот так могу сделать, вот это считаю возможным, а вот тут извини, сюда уже не могу. Надо уметь это говорить. И, даже когда он скажет: да ладно, я беру это на себя, я как–то протащу это, договорюсь, надо сказать: «Нет, ну извини, парень». Изменить мир архитектура не может. Но высокий уровень материальной культуры, безусловно, меняет окружающую среду. У нас этот уровень, увы, очень низкий.
Руководитель самой влиятельной архитектурной мастерской — «Студии 44» — Никита Явейн
Что нам и Петербургу оставил 2019–й
В кулуарных беседах архитекторы признают, что последние годы не особенно богаты на шедевры, и 2019–й исключением не стал. Действительно, многие проекты похожи друг на друга и не слишком интересны в масштабах города. Но запоминающиеся постройки, у которых есть свое лицо или хотя бы какая–то изюминка, конечно, были. Вспомнили кое–что примечательное из того, что появилось в Петербурге.
Мост Бетанкура

Переправу, открытую в мае 2018 года к чемпионату мира по футболу, официально ввели в эксплуатацию только в марте 2019–го. Обычное дело для дорог. Со стороны было видно, что с тех пор строители доделывали нижнюю часть его подковообразного пилона, лестницы и прочие детали, не связанные напрямую с автомобильным движением. Высота моста в ходе строительства была уменьшена примерно вдвое (первоначально вместо подковы планировался эллипс): КГИОП настаивал, что в противном случае будут нарушены охраняемые панорамы. Тем не менее и в таком виде спроектированный «Стройпроектом» мост стал архитектурной доминантой (в одном ансамбле с эстакадами в составе ЗСД), облик его узнаваем. В отличие от многих других петербургских мостов, этот пересекает Неву не под прямым углом. Что можно считать недостатком: смотрится странновато. Такое решение связано с тем, какие участки удалось освободить под строительство, и с необходимостью устройств­а магистральных подъездов (пожертвовать в итоге пришлось дореволюционными зданиями на Ремесленной улице: дом №3 снесен, дом №5 расселяется). Также мост примечателен отсут­ствием на нем общественного транспорта (за исключением небольшого участка со съездом, по которому ходят троллейбусы на Петровский остров) при наличии велодорожки, весьма популярной у жителей Васильевского острова и Петро­градской стороны. За счет большой высоты (мост неразводной) с него открывается красивая панорама центра г­орода с Исаакиевским собором, церковью Святой Екатерины на Кадетской линии и шпилем Адмиралтейства.
Арбитражный суд Санкт–Петербурга и Ленинградской области
Это неоклассическое здание на ул. Смольного заметно выигрывает по архитектуре у другой судебной новостройки — возведенного примерно десятилетием ранее Санкт–Петербургского городског­о суда на Бассейной ул. — излишне неприветливог­о, встречающего полированным гранитом и стеклянной вставкой в «классический» фасад. В проекте «Григорьева и партнеров» стекло в неприкрытом виде в основном наверху, на аттиковом этаже, и не так бросается в глаза. Лучше было бы обойтись вообще без этого этажа, ну что есть. Вместо этого взгляд привлекает почти четырехметрового роста статуя Фемиды, забравшаяся на уровень третьего этажа (редкий суд обходится без Фемиды, но обычно она таится где–то внутри). Похожий прием со скульптурой на фасаде те же проектировщики ранее применили на здании «Галереи» на Лиговском пр. Полукруглый фасад неплохо держит п­ерекресток ул. Смольного со Смольной наб. Песочно–коричневая гамма хорошо подходит для такого ампира, уголка «Технологического института» возле Смольного. Не обошлось без курьезов: уже готовое здание открывали, оставив рядом с ним закладной камень.
Пансион на Бычьем острове

Важное в градостроительном отношении и дорогое в исполнении непетербургское (как мы привыкли воспринимать город) здание. Длинная изгибающаяся постройка (в плане — два листа дерева) формирует панораму Невы (что хорошо получается вместе со стадионом). В сплошном остеклении отражается зелень парка. У комплекса вышла непростая судьба. Он строился по проекту
ООО «Ингмар архитектурно–строительное бюро» как спорткомплекс дзюдо с апартаментами. Строительство надолго прерывалось. Затем помещения и вовсе решили передать под пансион воспитанниц Минобороны. При перестройке апартаментов в общежитие проект изменился в сторону упрощения образа (отдельные жилые блоки были объединены), но эта метаморфоза не стала драматичной. Более тревожными выглядят планы строительства по соседству второй очереди пансиона в другой, более тяжеловесной и официозной архитектуре (впрочем, окончательного проекта пока нет). Две очереди соединит переход через Гребной канал.
Учебный театр при Академии танца Бориса Эйфмана
Пример реконструкции, когда вроде бы многое осталось по–прежнему, а здани­е выглядит иначе. Под новые функции приспособили — с надстройкой и частичным сносом — бывшую школу на Введенской ул., 3, исполненную первоначально в стиле сталинской архитектуры. Ее соединили переходом с построенным по соседству новым цилиндрическим корпусом, в котором расположились зрительный и репетиционный залы. Проект реконструкции разработало ООО «Архитектурное бюро "Студия 44"». Однако заказчики от него отступили, приделав к зданию довольно несуразный портик.
Здания на Октябрьской наб.

Жилые дома массового сегмента построены на месте завод­а «Реактив» на Октябрьской наб., 44. Тоже застройка набережно­й, но уже в спальной архитектуре: 22–этажка с «градусниками» лоджий, по­одаль от нее еще одно точечное здание. Они по­явились в этом списке подобно тому, как в одном автомобильном музее среди редких машин появились серийные «жигули», на которых ездил известный человек. Дома интересны в градостроительном отношении: они по­строены практически вплотную к экспериментальному реактору — филиалу Крыловского научного центра. Федеральное медико–биологическое агентство отнесло его к «чрезвычайно высокому» риску. Тем не менее все формальные требования, в том числе санитарно–защитных зон, были соблюдены.
Жилой дом
на 10–й Советской ул., 8


Довольно удачный пример нового здания в ряду сложившейся застройки центра. Дом №8 выигрышно смотрится на контрасте с подчеркнуто современным с­оседним домом №4–6. Но, как обычно, восемь этажей — чересчур много (чтобы сгладить впечатление, последний этаж отодвинули от красной линии). Жилой дом по проекту бюро Speech постро­или на месте детского сада. Сдержанная по декору, но имеющая запоминающу­юся пластику постройка вызывает в памяти более раннюю новостройку на Малом пр. В.О., 9. Она украшена эркерами (на месте которых в первоначальном проекте планировались лоджии). Еще один фасад здания выходит на ул. Моисеенко (но отделен от нее сквером и пустырем). Эта стена лишена изгибов и выглядит более лапидарно, как будто проектировалась для менее престижного района.
Для бога, дронов и людей
С развитием технологий люди начинают смотреть на города с непривычных углов зрения. Это ставит архитекторов
перед новым вызовом.
Вадим Кузьмицкий
В Google Earth (больше 100 млн установок в Play Market) можно исследовать трехмерные модели (правда, пока только нескольких) мегаполисов. «Яндекс.Карты» показывают Петербург с высоты воздушного шара. Несмотря на знаки Fly Free Zone, съемку с дронов используют уже даже свадебные фотографы. Число высотных обзорных площадок растет — это уже не только здания, но и мосты на ЗСД. Не говоря о по­всеместном использовании спутниковых снимков.
Вид на город и каждый дом сверху, которому раньше не придавали абсолютно никакого значения, становится столь же важной составляющей его образа, как и виды на фасады.

Исторически виды Петербурга с высоты птичьего полета интересовали живописцев, которые с начала XVIII века писали круговые панорамы столицы импери­и.

Классический высотный вид центра нашего города — скатные кровли, где–то выстроившиеся стройными рядами, разряженными улицами и деревьями, где–то же устроившиеся более затейливо. С годами и столети­ями менялись детали. Чердаки становились не такими высокими, как модно было строить в XVIII веке. На смену тесу пришла жесть. Печные трубы исчезали в ходе послевоенных капремонтов. Вместо них появились телевизионные антенны (их ставили над каждой парадной из–за отсутствия надежных усилителей). Потом стали исчезать и они, на смену пришли мотки проводов интернета.

В последние годы в центре появляется все больше новых вкраплений, реконструированных и воссозданных зданий. Новостройки, даже если они имитируют на последних этажах скатную кровлю — для соответствия требованиям охранных зон, — обычно создают такое впечатление при взгляде с земли, а сверху все равно не проработаны и выглядят плоскими. Положение усугубляет то, что наверх выводят вентиляционное оборудование, лифтовые шахты и прочую инженерию, которая смотрится капитально, но красоты не добавляет.

Новые необычные крыши в центре редки. Вспоминается башенка в стиле модерн над бывшей швейной фабрикой им. Володарского на наб. реки Мойки (правда, в упрек ей ставили то, что в перспективе Гороховой ул. она спорит с башней Адмиралтейства). А также, мягко говоря, неоднозначный стеклянный гриб над «Невской ратушей», в котором обещали открыть обзорную площадку, а потом оставили
для чиновнико­в.

На спутниковых снимках особенно бросаются в глаза крупные кварталы новостроек в центре, такие как сама «Ратуша», жилой «Парадный квартал» на Песках или торговый комплекс «Галерея» на Лиговском пр. Большинство из них можно принять за спальный район, а универмаг благодаря большому плоскому забетонированному пространству со стеклянными «парниками» и вовсе может напомнить пустырь.

На такие дома не очень интересно смотреть с высоты. Современная архитектура, по крайней мере в Петербурге, не нашла свой язык для формирования высот­ного завершения зданий. Но это вопрос недалекого будущего. Когда главному архитектору будут носить на согласование не только фасады, но и вид сверху. В петербургском законе о благоустройстве уже содержится пророческая мысль: крыши приравнены к фасадам.
Brand voice
Жилая застройка с британским акцентом
В разные века зодчие, создававшие неповторимую петербургскую архитектуру, вдохновлялись примерами красивейших городов мира. Может ли такой подход применяться сегодня в районах с уже сформировавшимся собственным стилем?
Лондон — красивейшая европей­ская столица, в которой умест­но сочетается современная архитектура с историческими зданиями. Интересная история города отражается в его настоящем облике. Это город, живущий в разных временах и эпохах, мегаполис, который сочетает в себе разнообразные стили.
Современные жилые комплексы столицы Британии примыкают к паркам и отличаются целостностью, изяществом и строгостью форм, богатой и качественно организованной жилой средой. Поэтому архитектурный облик Лондона считается одним из самых изысканных и утонченных, несмотря на свой консерватизм.

Из города на Темзе в город на Неве
Казалось бы, в современном жилом районе Петербурга передать дух столицы Англии — задача, которую решить невозможно. Для этого необходимо учесть целый ряд факторов, а кроме того, не забыть и о том, что у покупателей квартир сегодня достаточно высокие требования к уровню комфорта в квартирах и подъездах, а также к прилегающей территории и сервисному обслуживанию комплекса.

Именно поэтому многие эксперты в начале строи­тельства отмечали, что компания, назвавшая свой будущий комплекс «Лондон Парк», ставит перед собой невыполнимые задачи.

Практика показала, что комплекс вполне соответ­ствует своему имени. Он привлекает нетиповым внешним обликом и заметно отличается от стандарт­ной застройки не только района, но и в чем–то всего города в целом. Фасады корпусов первой очереди выходят на проспект Просвещения. Две 28–этажные башни являются доминантой района, входят в тройку самых высоких жилых зданий Петербурга (высота башен составляет 102 метра). Благодаря цветным ярким фасадам комплекс выделяется на фоне окружающей типовой застройки конца прошлого века.

«Необычная идея создать такой архитектурный проект принадлежит творче­ской архитектурной мастерской "Реппо". Мы решили взять за основу концепцию английских клубных домов. Она нашла отражение и в организации внутреннего пространства, и во внешнем виде комплекса», — рассказывает Надежда Калашникова, директор по развитию компании «Л1».

Время для чая
Чопорные англичане свято чтят традиции. И, пожалуй, самая популярная из них — это обычай пить чай в интервале с 16 до 18 часов. На протяжении длительного времени, когда Великобритания владела колонией в Индии, у анг­личан и появилась привычка к употреблению этого напитка.

Петербург также часто сравнивают с Лондоном из–за климата. Действительно, Северная столица не часто радует горожан хорошей погодой, поэтому и здесь излюбленным напитком, чтобы согреться в холод, стал чай.

В жилом комплексе «Лондон Парк» выпить чашку чая в кафе можно буквально спустившись из своей квартиры в тапочка­х.

Такое стало возможно благодаря тому, что торговый комплекс встроен в стилобат самой новостройки. Поэтому жильцы всегда смогут организовать свой досуг, фактически не выходя из дома.

В жилом комплексе создается качественная инфраструктура, которая дополнит имеющуюся в локации. Комплекс изначально был задуман как клубный дом, где все необходимое для жизни есть под рукой.

На полностью закрытой охраняемой территории, расположенной на эксплуатируемой кровле ТРК, размещены тренажерные площадки для занятий спортом, детские игровые городки, розарий и даже вишневый сад. И там нет машин, то есть можно не опасаться за детей или пожилых род­ственников, нет выхлопных газов и больше места для прогулок.

Внутри квартала ком­плекса есть и другие кафе, магазины, салоны красоты, где также предложат чашку чая. А после можно будет размяться в соб­ственном фитнес–центре с двумя бассейнами.

«Сейчас многие оценили "прелести" дистанционной работы и, возможно, больше не захотят возвращаться к старым форматам. А на территории комплекса много кафе и коммерческих помещений, которые легко можно переформатировать в мини–офисы и коворкинги. То же касается и развлечений: в ЖК планируется открыть цифровой кинотеатр, где ж­ители, используя Bluetooth, подключаются к просмотру фильмов. Сейчас людям интересны всевозможные системы "умный дом", а­втоматическое распознавание лиц и открывание дверей. То есть максимальная бесконтакт­ность и еще, конечно, качественный и­нтернет», — говорит Надежда Калашникова.

Точки притяжения
В каждом городе, в каждом районе есть свой центр притяжения — свой символ. В Лондоне это Биг–Бен, Букингемский дворец, Тауэрский мост. Люди со всех концов земли спешат сюда, чтобы увидеть эти архитектурные шедевр­ы.

Для жителей Выборгского района таким символом стал именно жилой комплекс «Лондон Парк». Горожане назначают встречи рядом с ним, даже если не имеют квартиры в этом комплексе. Объект стал настолько знаковым, что известен каждому в районе.

Комплекс обращает на себя внимание не только внешним видом, но и внутренними интерье­рами. Отделка в холлах выполнена в сдержанных классических тонах, но с яркими элементами дизайна.

«Мы хотели не только отразить жизнь Лондона в фасадах домов, но и перенести стиль этого города во внутреннее простран­ство. Поэтому мы уделили большое внимание холлам в каждой парадной, — делится идеями проекта Надежда Калашникова. — А что организовать в самой квартире, безусловно, жители комплекса решают сами. Для этого мы предлагаем им большой выбор планировочных решений — от компактных, эргономичных студий до просторных, вместительных многокомнатных квартир. Для удобства квартиры сдаются с черновой, предчистовой и чистовой отделкой».

Сегодня события в мире показали нам, что планировать будущее не так–то просто, что не всегда можно купить билет на самолет и улететь на выходные в столицу Великобритании. Зато дух Туманного Альбиона вполне можно прочувствовать, не покидая Северную столицу.

Алина Сергиенкова
журналист

Рейтинг лучших
новых домов
по версии архитекторов
В кулуарных беседах архитекторы признают, что последние годы не особенно богаты на шедевры, и 2019–й исключением не стал. Действительно, многие проекты похожи друг на друга и не слишком интересны в масштабах города. Но запоминающиеся постройки, у которых есть свое лицо или хотя бы какая–то изюминка, конечно, были. Вспомнили кое–что примечательное из того, что появилось в Петербурге.
Жилой комплекс
«Четыре горизонта»
адрес:
Пискаревский пр., 1 (на углу со Свердловской наб.)
проект:
ООО «Григорьев и партнеры»
застройщик:
ООО «Денген» (холдинг RBI)
Он очень добротно сделан, что бывае­т редко. Материалы нормальные. По­строен нехалтурно. И он очень уместен. Обо­шлось без какого–то большого насилия. Его изобразительный язык подходит для этого района. Буквально он ни на какой завод не похож, конечно. Но аллюзи­и с краснокирпичной промышленной архитектурой, характерной для Охты, — это очень здорово. И он нормально нарисова­н.
Максим Атаянц
владелец и гендиректор
ООО «Архитектурная мастерская М. Атаянца»
Это не самое заметное здание. Но у него есть внутренняя связь и с промышленной архитектурой района, и с голландско–датской бюргерской архитектурой, где любят работать с темным кирпичом, и с архитектурой постмодерна. И плюс это внесение качественной архитектуры в зону, где раньше такие решения почти не применялись.
Сергей Орешкин
гендиректор ООО «Проектно–производственная фирма "А.Лен"»
Бизнес–центр «Депо №1»
адрес:
Митрофаньевское шоссе, 2, корп. 9, лит. В
проект:
Артем Никифоров
застройщик:
ООО «Тропик»
Он производит очень приятное впечатление вниманием к деталям и масштабу. Кроме того, располагает его открытость на улицу, здание не выглядит отгороженным.
Даниил Веретенников
архитектор ООО «МЛА+СПБ»
Жилой комплекс ЦДС «Черная речка»
адрес:
Красногвардейский пер., 23
проект:
ООО «Проектно–конструкторское бюро "Строй-проект"» (при участии архитектурного бюро «Слои»)
застройщик:
ООО «Городская перспектива» (холдинг «ЦДС»)
Наша компания там участвовала в фасадах. Хороший квартал получился. Он мне симпатичен, по архитектуре нравится.
Борис Богданович
совладелец и гендиректор ООО «Слои аркитектс»
Академия танца
Бориса Эйфмана
адрес:
Большая Пушкарская ул., 14, лит. Б
проект:
ООО «Архитектурное бюро "Студия 44"»
застройщик:
комитет по строительству Санкт–Петербурга
Если совсем коротко — потому что это качественная архитектура.Если совсем коротко — потому что это качественная архитектура.
Илья Спиридонов
архитектор ООО «Архитектурное бюро "ХВОЯ"»
Бизнес–центр «Тринити»
адрес:
наб. Адмирала Лазарева, 24
проект:
PLP Architecture Ltd
застройщик:
ООО «Стройинвест» (холдинг GHP Group)
Грамотная, цивилизованная архитектура и хорошее исполнение.
Александр Супоницкий
ранее гендиректор и совладелец ООО «СУАР.Т–проект»
«Лахта Центр»
адрес:
Лахтинский пр., 2, корп. 3
проект:
RMJM и АО «Горпроект»
застройщик:
АО «Газпромнефть Восточно–Европейские
проекты»
Скажу на обострение: мне нравится уже практически завершенны­й проект башни «Газпрома». Помните, сколько было всяких волнени­й? А по–моему, жизнь показывает, что эти страдания были очень преувеличены. Именно благодаря такому стройному, очень интеллигентному силуэту, который можно уподобить шпилям А­дмиралтейства или Петропавловки.
Павел Лошаков
владелец и гендиректор ООО «Архитектурная мастерская Лошакова»
Сергей Орешкин о советском модернизме
руководитель архитектурного бюро «А.Лен»
Недавнее обрушение здания СКК, одного из лучших сооружений эпохи советского модернизма в Петербурге — Ленинграде, вызвало нешуточное беспокойство жителей города о судьбе последних оставшихся образцов архитектуры 1970–1980–х годов.

Сразу вспомнились уже утраченные здания гостиницы «Речная» на пр. Обуховской Обороны, 195 (1974 — арх. Кусков И. Н., Попов В. В., Розенфельд Е. Д., Тарыкина Т. Ф., инж. Семин Б. Ф.; снесена в октябре 2012 года), и сильно переделанные в ходе реконструкции фасады гостиницы «Москва» (пл. Александра Невского, 2, 1974–1977 — арх. Щербин В. Н., Гольдгор Д. С., Варшав­ская Л. К., конструктор Голубев Е. В.).

За последние 15–20 лет из короткого списка знаковых объектов этого периода снос, думаю, почти половины так или иначе обсуждался в разное время под разными предлогами.

Пока стихли, но, очевидно, ненадолго, разговоры о сносе или тотальной реконструкции старого терминала аэропорта Пулково Александра Жука (Государственная премия СССР 1973 года) — уникального здания, ничем не уступающего шедевру Фрэнка Ллойда Райта 1939–го — штаб–квартире компании «Джонсон» в Расине, США. Мысли о сносе которой пока никому в голову не приходят.

Совсем недавно прокатилась волна слухов о восстановлении греческого храма и возможном сносе БКЗ «Октябрьский», построенного на его месте в 1967 году. Лет десять–тринадцать назад активно обсуждался снос уникального здания Морского вокзала в самом конце Большого проспекта Васильевского острова. Недавно руководство нового морского пассажирского терминала, построенного в 2011 году неподалеку, заявило о планах реконструкции здания с сохранением фасадов и конструкций здания.

Территория вокруг Дворца спорта «Юбилейный», уже заполненная многочисленными паркингами и торговыми постройками, тоже, очевидно, рано или поздно подвергнется реконструкции. Надеюсь, без уничтожения последнего здания спортивного назначения, по­строенного в духе советского неомодернизма.

Ценность этих объектов подвергалась и продолжает подвергаться сомнению и девелоперами, и частью чиновников. Сомнений в том, что это особый важный пласт культуры города, нет только у архитекторов и энтузиастов — исследователей Петербурга. Что должно случиться, чтобы город осознал опасность безвоз­вратной утраты части своего архитектурного наследи­я?

Пока все обсуждения ограничиваются быстро утихающими и, в общем, не очень громкими выступлениями в защиту то одного, то другого здания по мере появления очередной угрозы cноса.
Михаил Мамошин о супрематизме
руководитель Архитектурной мастерской Мамошина
Петербург не только город глубоких классических традиций, но и родина наиболее яркого явления русского авангарда — супрематизма, который стал фундаментом большой части современного мирового культурного процесса. Идеи петербургского авангарда были систематизированы и оформились как течение в Петрограде и Ленинграде
в 20–30–е годы ХХ века и был­и незаслуженно законсервированы в советский перио­д. Парадоксальным для всех нас являлось современное метакультурное возвращение русского авангарда через зарубежных архитекторов в Россию. Например, конкурс­ный проект Арата Исодзаки на архитектурном конкурсе «Вторая сцена Мариинского театра» (СПб, 2003) и проект голландца Эрика ван Эгераата «Жилой комплекс "Русский авангард"» (Москва, 2004) и т. д.

Петроград и ранний Ленинград были отмечены возникновением беспрецедентных примеров художественного абстракционизма.
Л. Хидекель стал первым архитектором–супрематистом, лидером архитектурного сообщества, включавшего Н. Суетина, И. Чашника. Если вспомнить еще А. Никольского и круг его учеников с их удивительными пограничными с супрематизмом работами 1920–1930–х годов, которым пока нет названия, то мы увидим в ленинградском супрематизме широкую палитру поисков и богатое графическое наследие. В Ленинграде были также архитекторы, создавшие такое явление, как ленинградский кон­структивизм, отличительными чертами которого являлись симметричность, композиционная целостность и ясность, работа с деталью.

Современный Петербург состоит из трех временных частей: центральной части — исторический центр в границах на начало XX века, ленинградской части города (20–80–е годы XX века) и территории Нового Петербурга (освоение территорий конца XX — начала XXI века). Современные территории Нового Петербурга утрачивают городскую идентичность, в отличие от ленинградской части города, которая формировалась в контексте петербургских традиций центра.

В историческом центре поддерживаются традиции, и работы выполнены на достаточно высоком уровне, сопоставимом с европейским и мировым. В ленин­градской части города архитекторами хоть чуть–чуть поддерживается некая идентичность и кодовость. Но в новых районах мы не можем понять, где мы находимся, что это за город — Петербург, Москва, Нижний Новгород и т. д.

Сегодня очевидна стагнация петербургского архитектурного процесса, на новых территориях он, к сожалению, часто в лучшем случае сводится к репродуцированию и имитации подобия европейского и мирового архитектурного мейнстрима и неуместным попыткам осмысления петербургских традиций в масштабе высотной застройки. А большей частью продиктован технологическим прагматизмом и голой экономикой.

Современная петербургская архитектура на новых территориях должна получить новую идентичность, основанную на традициях петроградской и раннеленинградской архитектуры, которая была юношеским увлечением многих ныне практикующих архитекторов, моим в том числе. Мы были учениками и учениками учеников мастеров ленинградского авангарда. Традиции раннеленинградских эстетических процессов должны стать для нас новым ресурсом для эстетической идентичности современной архитектуры в новостройках.
Рафаэль Даянов о том, что можно восстановить
руководитель архи­тектурного бюро «Литейная часть–91»
Рассуждая о восстановлении чего–либо из прошлог­о, прежде всего думаешь об утраченных градостроительных доминантах, которые формировали открытые городские пространства, будь то силуэт набережных или особая аура площадей и улиц.

Знаковое место — Сенная площадь. Храм Всемилостивого Спаса на Сенной был первым на въезде в столицу и во многом формировал характер новых ее жителей, являясь воротами в столичную жизнь. Сегодня храма нет, нет и площади, есть транспортный узел. Храм этот рушили на моей памяти, мне тогда 11 лет было. Кроме храма были еще липы, посаженные после войны.
Для исторических городов привлекательнее всего объекты, являвшиеся ключевыми при развитии города, и этот храм — один из таких. Уверен, что его восстановление хотя бы частично возвратит месту исторический характер.

Надо назвать и другие важные доминанты: Борисоглебский собор на Синопской набережной, Благовещенский на площади Труда, Св. Мирона на Обводном канале, Вознесенский на Загородном. И тут вспоминается, как засыпали Введенский канал. Вдоль него был замечательный сквер. Очень хорошо помню деревянные ограждения канала и огромные деревья, кажется тополя. Проход по одной его стороне был почему–то закрыт. А с другой стороны, вдоль ограды Военно–медицинской академии, был этот сквер. Сейчас же там только магистраль. Ее можно было бы прекрасно сочетать с восстановленным сквером.

Давайте вернем то, что уже существовало. Это можно было бы сделать вместе с реновацией всего района вокруг Витебского вокзала, и здесь есть место вышеупомянутым доминантам, которые как раз находились рядом. Восстанавливать сам канал смысла, наверное, нет. В отличие от ситуации на Тучковом буяне. Вспомним Ватный остров: протоки возле него были засыпаны только в 1960–е годы. Проспект Добролюбова когда–то был набережной. Сейчас проводится конкурс на проект реконструкции этого места. И жаль, что ни­кто о протоках не вспомнил. Там, наверное, теперь будет «парк на гараже».

Не все, что было в советских генеральных планах, заслуживало реализации. Но если бы этим планам следовали (а они опубликованы, и все специалисты их хорошо знают), не появились бы такие странные объекты, как жилые высотки на подъезде к площади Конституции со стороны Московской площади. Ведь старые ген­планы были проработаны очень серьезно, и у их авторов надо было бы поучиться. Но, к сожалению, поезд ушел: наломали столько дров, что говорить уже не о чем.
Садоводство «Намыв»
Возьмите ластик и сотрите с карты города намыв и Петровский остров. Они вам не понадобятся. Вы туда никогда не пойдете.
Антон Мухин
Градостроительные принципы Московской Руси приходят в Петербург
Эти территории вычеркнуты из пространства Петербурга. Причем не только и не столько по причине убогости своей архитектуры (пожалуй, только ЖК Golden city от «Глорекса» рядом с морским портом, который как только не называли — и «золотыми теплицами», и «опрокинувшимися башенными кранами», — на самом деле очень удачный проект, по крайней мере на картинках).

Так, как застроены эти территории, застраиваются не города, а садоводства, хотя и у тех больше сходст­ва с планировкой Петербурга — хотя бы за счет сети пересекающихся под прямым углом улиц разной степени значимости. Дороги на острове и намыве явно не соответствуют не только числу своих потенциальных пользователей (это, впрочем, обычное дело), но и статусу мест, по которым они проходят. Ведь Петербург единственный из крупных европейских столиц именно потому и обошелся без масштабной реновации в XIX веке, что изначально строился с красивыми широкими улицами (ну, конечно, еще и потому, что у нас был слабенький капитализм, но не будем о грустном). И ширина улицы напрямую зависела от фешенебельности района, где она проходила.

Конечно, на намыве и Петровском острове совсем разная степень пафоса. Остров — это дорогое садоводство, для директоров заводов, там к ха­отично разбросанным домам ведут тропинки. Намыв же — садоводство для инженеров среднего звена, тут экономят место и две машины разъезжаются с трудом. Справедливости ради надо сказать, что в перспективе на этой территории нарисована сеть радиальных улиц. Но, кажется, еще даже не появилась та земля, по которой они пролягут.

Хуже другое: эти территории и по сути своей являются садоводствами. Отгороженные заборчиками участ­ки, на которых как бог на душу положит — кто лицом к воде, кто к дороге, кто по принципу «чтобы нагадить соседу» — стоят дома. Ровно так их ставят на дачах. И ровно так же огораживают заборчиками территорию: это мое.

В итоге мало того что дома ужасны, что стоят вкривь и вкось, так к ним еще и не подойти. Они — частные, они не принадлежат городу не только потому, что не соблюдают его правил, но и потому, что не соприкасаются с ним. Город формируют заборы. В итоге ваша территория на намыве — это узкая дорога вдоль заборов. А территория любого местного жителя — та же узкая дорога вдоль чужих заборов плюс магнитный ключ от своей калитки. Даст бог, кризис усилится, за заборчиками поставят парники с огурцами, газоны разделят на грядки с клубникой, и разницы не будет уже совсем. В дорогих садоводствах Петровского острова парников не будет — там за заборчиками станут выпускать бультерьеров.

Это градостроительные принципы Московской Руси. Когда уличный фронт формировали заборы, а то, что внутри — и боярские терема, и домишки черных людей, — принадлежало только им и к городу как сообществу никак не относилось. Петербургу такое должно быть чуждо — но ложно понятое чувство собственности вызывает из глубины подсознания скрепные архетипы.
Призрачная архитектура
В мировых архитектурных кругах нет однозначного мнения по поводу воссоздания утраченных памятников. Венецианская хартия по вопросам сохранения и реставрации памятников и достопримечательных мест 1964 года осуждает любую рекон­струкцию, допуская лишь анастилос, то есть возвращение на свои места сохранившихся, но разрозненных фрагментов, как, например, было в афинском Акрополе и как предполагается восстанавливать разрушенную Пальмиру. Но это относится скорее к каменным и деревянным конструкциям.
Использование аутентичных кирпичей реставраторами при восстановлении памятников из руин уже не является ана­стилосом, но позволяет хоть как–то сохранить ­аутентичность материала. Практика же использования современных строительных материалов и технологий (например, железобетонный храм Христа Спасителя в Москве) не считается ни реставра­цией, ни реконструкцией и презрительно зовется «новоделом». В архитектуре, как и в изобразительном искусстве, оригинал может быть бесценен, а его современная реплика или копия — приравниваться к предметам ширпотреба.

Тем не менее любой архитектор на земле был бы счастлив, если бы узнал, что спустя столетия потомки восстановят его разрушенную постройку или же воплотят не реализованный при жизни зодчего проект по его аутентичным чертежам или моделям, пусть даже и при помощи других технологий. Такое сооружение, будучи новоделом, не имело бы исторической ценности, но могло бы иметь эстетическую и художественную ценность в силу художественных достоинств проекта, и о ней можно дискутировать. Так, например, вот уже почти столетие после смерти Антонио Гауди строится собор Саграда Фамилия в Барселоне, притом что чертежи и макеты автора были бесследно уничтожены пожаром в 1936 году.

В свое время, в 2007 году, когда появление чудовищно бездарной новостройки на Свердловской набережной нанесло непоправимый ущерб доминирующему виду Смольного собора по оси Шпалерной улицы, я открыл в городе такую дискуссию. Предложил реализовать неосуществленный проект Растрелли — колокольню Смольного собора, которая должна была иметь высоту более 140 м, претендуя на роль самой высокой доминанты Российской империи.

Но далее фундаментов, найденных теперь на глубине 4 м, дело тогда так и не пошло: после смерти императрицы Елизаветы барокко вышло из моды, при дворе Екатерины II Растрелли не прижился и вынужден был уехать на родину. Реализация его проекта, безусловно, была бы данью памяти великому зодчему, но вызвала бы скорее негативную реакцию в кругах экспертов ИКОМОС и ЮНЕСК­О, придерживающихся прин­ципов Венецианской харти­и.

Наиболее тактичным и деликатным является не полное воссоздание облика утраченного памятника, а музеефикация в виде трассировки обводов его конструкций в мощении. Или даже возведение «ниточной модели» в натуральную величину — то есть воссоздание контуров памятника из ажурного металлического каркаса. Такое «сооружение–призрак» может прекрасно существовать в современном архитектурном контексте, напоминая об истории места, но при этом не подменяя подлинности оригинала и не имитируя то, что было навсегда и бесповоротно утрачено. Среди примеров — «каркасная» рекон­струкция Вифлеемской кирхи в Берлине и воссоздание базилики Санта–Мария–Маджоре в Сипонто (Италия) из стальной арматурной сетки.
В 2012 году я предлагал подобный вариант симво­лической каркасной реконструкции разрушенной в советское время Благовещенской церкви на площади Труда, однако, посмотрев мою презентацию, тогдашний глава КГИОП поделился планами воссоздать этот навсегда утраченный памятник не символически, а во плоти, то есть как очередной «новодел».

Невзирая на положения Венецианской хартии 1964 года, региональные власти на местах давно узаконили порочную традицию новоделов в российской «школе» реставрации, иногда называемой «фантазийной» реставрацией, среди известных примеров которой отстроенные заново из руин Константиновский дворец в Стрельне и Большой Царицынский дворец в Москве.

В русле этой «школы» неоднократно звучало предложение выстроить заново земляную крепость Ниеншанц на Охтинском мысу­. Проблема подобных ново­делов в контексте исторической среды заключается в том, что имитация и подделка в итоге девальвируют находящиеся рядом настоящие памятники, да и всю среду в целом. Представьте себе, что в картинной галерее перемешаны настоящие шедевры и подделки и вы как посетитель не знаете, где оригиналы, а где копии.
Другое дело, если вы целенаправленно пришли в музей подделок и копий либо приехали в Лас–Вегас, где есть своя «венециан­ская» Кампанила, Эйфелева башня и Триумфальная арка, вовсе не претендующие на подлинность памятников.

Филипп Никандров
главный архитектор бюро «Горпроект»

Ингмар Витвицкий об ответственности
руководитель архитектурно–строительного бюро Ingmar Architects
Постоянно и скрупулезно составляемая нормативно–правовая база в области градостроительства не способствует качеству возводимых объектов. Во многих кварталах и отдельных зданиях утрачен принцип ансамблевости и художественной выразительности. День­ги заказчика и именитость архитектора, как выясняется, также не играют роли. Наглядным примером служит «ансамбль объектов завершенного строительства» на Тульской улице у Большеохтинского моста, состоящий из зданий Сбербанка и совместной по­стройки Рикардо Бофилла с теми архитекторами, кто ее адаптировал. Cегодня, обсуждая «сакральность» участка Охтинского мыса, может, есть смысл самим себе задать вопрос: почему так случилось на участке с другой стороны моста? И не постигнет ли мыс такая же участь? Какую роль в этом архитектурном оркестре сыграли КГА, Градсовет и авторы проектов?

У любого коллегиального решения так или иначе есть ответственное лицо, публично называющее себя автором. До сих пор авторы общепризнанных градостроительных ошибок и чудовищных зданий продолжают свою деятельность. Причем их проекты не сильно отличаются от тех, благодаря которым они прославились. В медицинской, правоохранительной и во многих других практиках таких специалистов не допускают к профессиональной деятельности. Почему это возможно в архитектуре?

Как мы, архитектурное сообщество и КГА, содействуем продвижению закона об архитектурной деятельности? Пора законодательно зафиксировать стоимость проектных работ на уровне не ниже 10% от стоимости строительства. Давайте сделаем публичными наши договоры, чтобы исключить возможность разрушающего отрасль штрейкбрехерства — когда проектирует не лучшая идея и опыт, а копейка.

Хотелось бы задать несколько вопросов уважаемому КГА, архитектурному сообществу и фанатам квартальной застройки относительно Петровского острова. Замкнутые дворы–колодцы у зеркала воды, казарменное однообразие и копирование одинаковых домов — это наша мечта? Лицо Петербурга XXI века? Где в историческом Петербурге мы можем встретить квартал из одинаковых домов?

Правильно ли сегодня в бизнес–сегменте давать всем по одинаковому дому? Как когда–то в эпоху дефицита все ходили в одинаковых пальто и ботинках. Типовое строительство в такой локации и масштабах вряд ли украсит город.
Архитектор — это интеллектуальный гуманист. Он обязан быть регулятором противоречивых интересов, прежде всего в сторону общества и атмосферы города, с разумным учетом бизнес–интересов участников строительного процесса. «Вешать» на фасады элементы ордерной системы, придуманные другими, много ума не надо. Где поиск современного собственного лица? Где поиски Лидваля, Косякова? Это работа, которую надо вести и требовать в первую очередь от самих себ­я.

В Петербурге есть много достойных примеров — дом 4 на пр. Чернышевского или дом 27 на 2–й линии В.О. Интересно ли нам, что делает сосед по цеху, какие идеи он открывает, или интересно лишь наличие так называемого заказа и количество сотрудников? Может, пора отказаться от трафаретных приемов, снять с себя железную маску «чего изволите» и открыть свое лиц­о?
Владимир Григорьев о противовирусном проектировании
главный а­рхитектор Петербурга
Основная задача комитета по градостроительству и архитектуре — сохранение великих архитектурных традиций Петербурга. Современная застройка города должна соответствовать сложившемуся архитектурному имиджу и узнаваемому облику. При этом мы не можем и не должны указывать, что и как строить, но задавать определенные правила, которые не допустят снижения уровня комфорта и эстетических качеств сложившейся городской среды, — наша обязанность.

С целью обеспечения архитектурной преемственности комитет расширил рекомендуемую палитру для ­окрашивания фасадов, инициировал создание базы архивных данных об исторических фасадах зданий, не являющихся памятниками, для возвращения им первоначального облика. Во взаимодействии с бизнесом комитет сейчас вносит поправки в постановление, регулирующее уровень так называемого «визуального шума» от информационных конструкций и вывесок в городе.

Современная эпидемиологическая ситуация ставит перед архитекторами и новые задачи. Первостепенное значение приобретают типология и планировочные характеристики. В частности — объектов обслуживания. Крайне важным становится вопрос о рацио­нальной с точки зрения безопасности вместимости школ и детских образовательных учреждений, а также вопросы о планировочных аспектах проектирования самих зданий, позволяющих минимизировать пересечение потоков различных возрастных групп; об использовании коммуникационных и специализированных пространств и помещений, наполняемости классов и способов рассадки учащихся.

В создавшихся условиях требует дополнительной оценки вопрос о возможности совместного использования детских игровых площадок и прогулочных зон воспитанниками детских садов и детьми, которые их не посещают (современные нормативы это допускают). Аналогичная проблема — в использовании взрослыми школьных спортивных комплексов, что неоднократно предлагалось различными проектировщиками и, как следствие, вело к исключению размещения полноценных спортивных площадок для жителей вне участков школ.

Следующая проблема — в организации территории жилых образований. Пренебрежение рекомендациями нормативных документов и упрощенные решения в части размещения мест для отдыха различных возрастных групп, переуплотненность территории при отсутствии достаточного количества зеленых насаждений, играющих роль буферных пространств, разделяющих различные функциональные элементы территории, — все это создает предпосылки для нежелательных и необязательных контактов жителей, снижая уровень безопасности.

Наконец, повышенная этажность жилых зданий и применение жилых секций коридорного типа максимально возможной площади этажа. Помимо очевидного снижения потребительского качества по сравнению с традиционными секциями это приводит к большой концентрации населения в местах общего пользования, особенно на первых этажах. Эти вопросы обязывают нас качественно пересмотреть принципы планировки территории. Обеспечить максимально безопасные условия проживания и существования города. При сохранении основного принципа: без ущерба комфорту и эстетике.
Александр Кицула о сверхвысоком
руководитель архитектурного бюро «Я.К.»
Строительство газпромовской башни хотя и на другом месте, но завершено. И это подходящий повод, чтобы оценить целесообразность таких сверхвысоких сооружений для Петербурга.
Петербург построен на болотах, поэтому это плоский город. В его силуэте горизонтали преобладают над вертикалями. При этом исторический центр наполнен большим количеством вертикальных акцентов (куполов и шпилей), иногда очень значительных, как, например, Исаакиевский или Петропавловский соборы, которые собирают пространство города вокруг себя, организуют его. Эти высотные акценты — необходимый элемент горизонтального города.

Современный Петербург значительно больше своего исторического центра, но новых высотных акцентов не появляется уже больше 100 лет. Это обедняет город, вернее сказать, его ландшафт постепенно утрачивает одну из своих характерных черт. Рискну высказать свое мнение: Петербург нуждается в строитель­стве зданий исключительной высотности, то есть таких, высота которых будет больше окружа­ющей застройки хотя бы в 2–3 раза. Нуждается, но…
Эти но в значительной степени базируются на анализе газпромовской высотки.

Первое. Эти здания должны размещаться так, чтобы их было видно оттуда, откуда надо, и не видно оттуда, откуда не должно быть видно. В этом отношении башню «Газпрома» нельзя признать удачной. Она в целом убедительно села в перспективы улиц новых районов, но в панораме Невы с Троицкого моста совершенно бесцеремонно вылезла прямо посередине Петропавлов­ской крепости. Выбор места строительства таких высоток не может быть результатом частной инициативы. Это кропотливая работа, которая должна проводиться в рамках программы их строительства и включать в себя профессиональные и общественные обсуждения. Думаю, места их расположения следует искать вдоль КАД.

Второе. Количество зданий исключительной высот­ности для Петербурга должно быть строго ограничено. Моя оценка — от трех до пяти. Следует возводить отдельно стоящие высотки, расположенные на большом расстоянии друг от друга. Дефанс в визуальной видимости из центра Петербургу противопоказан.

Третье. Архитектурное решение. Так как высотки должны просматриваться с разных точек и ракурсов, то оптимальной представляется симметричная (центрально–симметричная) композиция. Ступенчатая композиция также возможна. Оптимальной представляется высота 250–350 м. Высота «Лахта Центра» 460 м, может, и хороша для просторов Финского залива, но сильно повредила панорамам в центре. Если бы «Лахта Центр» сделали метров
на 75 ниже, он бы ничего не потерял, а исторический центр сильно бы выиграл.
И последнее. Строительство таких градостроительно значимых зданий не может быть заботой частного бизнеса. Инициатива в разработке программы их создания и выборе площадок должна принадлежать государству, а проектирование — вестись только по результатам открытых архитектурных конкурсов.
Без вида на море
Хотя Петербург — город приморский, обращенного к морю фасада у него никогда не было. И сделать его никак не могут.
Собранный из скругленных фонарных опор скелет Левиафана, застывший над водами Финского залива, стал морским фасадом Петербурга
Все три века Петербург строился как город речной. Попытки создать не только невский, но и морской фасад начали предприниматься только в середине XX века. Тогда под руководст­вом главного архитектора Ленинграда Николая Баранова была разработана концепция застройки Васильевского острова. В соответствии со стилистикой того времени речь шла о «сталинках» с высотными акцентами. Баранов говорил о выходе к морю: «Я написал партитуру, а уж как вы ее исполните — думайте сами». Исполнять никто не решился.

Вторая и более плодотворная попытка обратить город к Финскому заливу состоялась в 1980–х. Тогда была создана застройка Морской набережной. Она закрыла собой безликие «корабли», стоящие на улице Кораблестроителей. Центром ансамбля стала гостиница «Прибалтийская». Этот «фасад» не просуществовал и двух десятков лет: в середине 2000–х вместо парадных фонтанов, обращенных к заливу, построили аквапарк, а устье реки Смоленки дополнили жилым комплексом, который своей архитектурой нарушил общую стилистику.

Сейчас осваиваются намывные территории. И каждый второй застройщик презентует свой проект как неповторимый образ Петербурга с воды. Так говорили и о пассажирском порте «Морской фасад», и о жилых домах с золочеными металлоконструкциями наверху, напоминающими обрушившиеся башенные краны, и об откровенно «спальных» домах в глубине намывной зоны. Все эти здания не «синхро­низированы» друг с другом, а потому напоминают обычный дисгармоничный спальный район.

Аналогичным путем осва­ивается Приморский район возле Парка 300–летия Санкт–Петербурга: жилые дома 1980–х, более новые, но тоже «спальные» дома рядом между Яхтенной улицей и ЗСД, купол «Питерлэнда», апарт–отель на месте отрезанной у парка территории. А рядом и вовсе футуристический «Лахта Центр», который выполнен не для под­держания окружения, а вопреки ему. Впрочем, это скорее ему в плюс: обозревая с воды эту территорию, глаз не цепляется ни на парке, ни на жилых домах, ни даже на «Атлантик–сити» — он четко видит только «Лахта Центр». Чего не сказать о «Балтийской жемчужине». Идеи, предложенные на начальном этапе — создать на ее территории высотный акцент, — со вре­менем забылись. Получился обычный спальный район. Не удался и соседний выход Ленинского проспекта к воде: его тоже обстроили совсем не выдающимися зданиями, которые могли спокойно и незаметно расположиться в любом рай­оне массовой застройки, будь то Мурино, Каменка или Русановка.

Красивая мысль объединить разношерстную застройку пришла в голову проектировщикам Западного скоростного диаметра. Понимая, по какому ответственнейшему месту пройдет магистраль, они ломали голову над ее архитектурным обликом. Тот самый собранный из скругленных фонарных опор скелет Левиафана, застывший над водами Финского залива, — это очень даже остроумный ход, который доказал временем свою уместность: сейчас ЗСД — самая запомина­ющаяся дорога России, фотографии которой невозможно спутать ни с одной другой. Понятна и задумка двух величественных вантовых переправ, особенно отсылка к разводным невским мостам, примененная в наклонной форме пилонов. Феноменально: сейчас основной морской фасад Петербурга — это не здания и не природа, а транспортный объект!

Дмитрий Ратников
журналист

Петербург–ривер
Застройка серого пояса по берегам Невы кардинально меняет городской ландшафт
Серый пояс Петербурга осваивается со всех сторон, но внимание к разным его частям разное. Чаще всего вспоминают Обводный канал, поскольку здесь есть что вспомнить. Это и завод «Красный треугольник» с закатанными в асфальт рельсами, грудами кирпичей и потемневшими корпусами, в которых играют в пейнтбол. И поля за бывшим Варшав­ским вокзалом, на которых еще недавно стояли пакгаузы. И газгольдеры, которые приспосабливают под паркинги или лофты. Да и КГА, когда проводил архитектурный конкурс на лучшую концепцию освоения серого пояса, включил в п­илотную зону именно земли к югу от Обводного.

На этом фоне сравнительно тихо и стремительно шла застройка берегов Невы, которые как минимум не менее важны. Изменения же на них более очевидны в масштабах города, чем изменения в границах одного квартала, даже если это «Измайловская перспектива».

По берегам Невы за пределами нескольких парадных набережных, как и на Обводном, тоже стояла малоэтажная фабричная застройка: и советская, и дореволюционная (пусть часто и не такая яркая, как «Треугольник»). Она сохранялась до 2000–х годов, когда в город пришли деньги. Один за одним заводы пошли под снос. Взамен стали расти дома, в несколько раз более высокие, чем отданные под слом цеха. Пространство потерялось. Нева, прежде широкая, сузилась, поскольку чем выше дома на берегах, тем уже кажется пространство между ними.

На Ушаковской набережной, в устье Черной речки, работала площадка Северного завода. Ее цеха к шедеврам не относились. Но после того как их снесли, а взамен построили 20–этажный жилой комплекс (застройщик Setl Group), потерялся масштаб Большой Невки у стрелки Каменного острова.
Сразу несколько великанов выросло на пр. Обуховской Обороны, вдоль которого до революции формировались рабочие окраины. Так, сравнительно недавно, в конце прошлого года, в историческом районе Смоленское завершилось строительство 19–этажного жилого дома на месте Невского метизного завода (холдинг RBI). Его возвели на углу пр. Обухов­ской Обороны и Общественного пер.

Прежде погоду здесь определяли небольшие здания, такие как выходящий к Неве четырехэтажный дореволюционный дом на Перевозной наб., 29, теперь же они оказались в тени на фоне нового соседа. В перспективе рядом с новостройкой может пройти мост через Неву в створе Большого Смоленского пр. и ул. Коллонтай.

Как противоположный пример, хорошо смотрится жилой комплекс того же холдинга RBI на месте Охтинской мануфактуры на правом берегу Невы, стилизованный под старую промышленную застройку (угол Пискаревского пр. и Свердловской наб.).

Застройка правого берега сейчас активизировалась, особенно это касается Октябрьской наб. На участке от створа Большого Смоленского пр. до Володарского моста строят Setl Group, ЛСР, ООО «Базис» и ООО «Невское наследие». Ускорившемуся освоению ее был посвящен недавний доклад начальника управления застройки города КГА Сергея Семенова, который тот зачитал на круглом столе «Актуальные темы градостроительства в вопросах и ответах».

«Зачастую бывает, что согласование нашего комитета не получено, потому что стройку начинали еще до принятия закона об архитектурно–градостроительном облике. Крайне мало проектов прошло через комитет, через градсовет никто не подходил вообще. И это огромная территория», — сказал чиновник.
Ранее в КГА давали понять, что считают оптимальной высотой для серого пояса около восьми этажей.

Появляясь в большом количестве, небоскребы превращают Неву
в Чикаго–ривер. Что, наверное, хорошо для Чикаго, но вряд ли хорошо для Петербурга.

Вадим Кузьмицкий
журналист